ОСНОВНЫЕ АСПЕКТЫ, СВЯЗАННЫЕ С ВОССТАНОВЛЕНИЕМ УСТОЙЧИВОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА В ЭКОНОМИКЕ РАЗВИТЫХ СТРАН И ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

Актуальные проблемы экономики и финансов: тезисы докладов ХІІІ Международной научно-практической конференции (Киев-Санкт-Петербург-Вена, 31 октября 2018)

Секция: Экономические науки

УДК 330.35

Бондаренко Олег Александрович

кандидат экономических наук, доцент

СПб ГБ ПОУ «Российский колледж традиционной культуры»

г. Санкт-Петербург, Россия

ОСНОВНЫЕ АСПЕКТЫ, СВЯЗАННЫЕ С ВОССТАНОВЛЕНИЕМ УСТОЙЧИВОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА В ЭКОНОМИКЕ РАЗВИТЫХ СТРАН И ВОСТОЧНОЙ АЗИИ ПОСЛЕ МИРОВОГО ФИНАНСОВОГО КРИЗИСА 2008–2009 ГОДОВ

В условиях глобализации особое значение приобретает комплексный анализ факторов роста экономики США, которая является движущей силой всего мирового хозяйства и оказывает влияние на экономический рост в других странах. Одновременно американская экономика, по существу, стала генератором мирового финансового кризиса 2008–2009 годов, распространив свои финансово-экономические проблемы по всему миру.

Цель статьи состоит в том, чтобы раскрыть некоторые аспекты механизма функционирования рынка труда в развитых странах, исходя из развития финансовой сферы в экономике США и Японии.

В экономике процесс глобализации наиболее далеко продвинулся в финансовой сфере, что нашло выражение в формировании мирового финансового рынка. Предпосылкой этого стали три ключевых фактора: новые информационные технологии, связавшие основные финансовые центры и резко сократившие трансакционные издержки финансовых сделок и время, необходимое для их совершения; изменение условий функционирования финансовых институтов вследствие дерегулирования банковской деятельности; развитие нового инструментария финансового рынка механизмов хеджирования и управления рисками [10, с. 19].

Начиная с 30-х годов ХХ века экономические теории, раскрывающие основное содержание безработицы, заняли важное место в научной литературе. Экономисты Дж. Гобсон, Дж.М. Кейнс, Пол Э. Самуэльсон, С. Фишер, Р. Дорнбуш исследовали различные причины, вызывающие колебания основных показателей рынка труда. До начала 1970-х годов доминировала кейнсианская теория, рассматривавшая безработицу как следствие недостаточного агрегированного спроса, который можно стимулировать методами кредитно-денежной и фискальной политики.

Существует две основные стратегии приспособления рынка труда к кризисному сокращению спроса на рабочую силу. В странах с более жестким законодательством о защите занятости работодатели начинают активнее манипулировать продолжительностью рабочего времени, тогда как при более либеральном законодательстве предпочтение отдается изменению численности занятых. По мнению многих исследователей, первый подход в большей мере характерен для западноевропейских стран, а также для Японии. В то же время в США наиболее распространен второй подход.

Определяя политику в сфере труда, правительства развитых стран продолжают балансировать между необходимостью обеспечения экономической эффективности и сохранением социальной защищенности работников. Изменение численности занятых в ответ на снижение темпов экономического развития в США происходит более оперативно, что ещё раз доказал кризис конца первого десятилетия 2000-х годов. Именно последнее обстоятельство, связанное с проведением правительством политики занятости, оказывает существенное влияние на состояние финансовой сферы в американской экономике, что позволяет создать условия для более устойчивого экономического роста в США.

Отношение вкладываемой в расширение производства (капитализируемой) части продукта (ВВП) к его общему объему называют нормой накопления. По мере распространения результатов промышленного переворота в XIX веке этот показатель в странах Запада повышался, причем очень постепенно. С 6–11% в начале века он достиг к концу столетия 15% ВВП (существенно ниже была норма накопления в Великобритании и Франции, вывозивших капиталы). На уровне около 20%, достигнутом в 20-е годы, норма накопления на Западе сохранялась в течение всего ХХ века [6, с. 32].

За исключением Японии, развитым промышленным странам не приходилось проводить масштабную индустриализацию в сжатые исторические сроки. В связи с этим применительно к странам Запада точнее было бы использовать понятие промышленной эволюции, а не промышленной революции. Поэтому соотношение между накоплением и потреблением отличалось достаточной устойчивостью, только несколько снижаясь в периоды кризисов (депрессий) и повышаясь в восстановительные периоды или годы бурного экономического роста. Известны только отдельные примеры повышенной и длительной инвестиционной активности. Так, в США в 1890–1913 годах среднегодовая норма накопления составляла 23,4%, в Германии в 1951–1973 годах – 25,8, в Италии в 1951–1973 годах – 28,5%. В наши дни сравнительно высокая норма накопления (более 25%) отмечается в Австралии [6, с. 33].

За 15 лет – с 1958 по 1973 год валовой национальный продукт Японии (ВНП) увеличился в 6,5 раза, а объем промышленного производства – более чем в 10 раз. Обойдя Францию, Италию, Канаду, Великобританию и ФРГ, уже в конце 1960-х годов Япония заняла второе место в капиталистическом мире по объему промышленного производства, а в начале 1970-х годов – и по объему ВНП. Темпы роста японской экономики в этот период были самыми высокими среди развитых стран и составляли в среднем около 11% в год [15, с. 23].

Среди развитых стран наивысший уровень накопления долгое время демонстрировала послевоенная Япония. В 1951-1973 годах норма капиталовложений там достигала 31,7%, а в 1974–1990 годах – 35,3% ВВП [6, с. 33]. Японский опыт оказал большое воздействие на развивающиеся страны Азии.

Экономические успехи Японии были связаны прежде всего с бурным развитием обрабатывающей промышленности: среднегодовые темпы роста промышленного производства в 1957–1973 годах составляли около 16%. Столь стремительный рост стал возможен благодаря огромным инвестициям в обновление и расширение основного капитала, которые также прирастали в среднем на 16% в год. Период высоких темпов роста вообще был отмечен крайне высокой долей накопления: на цели накопления в эти годы направлялось более 30% валового внутреннего продукта (ВВП) страны, а из этих средств около 2/3 шло на развитие промышленности [15, с. 23].

Исследование процесса модернизации показывает тесную связь нормы накопления и экономической динамики. Достаточно отметить, что большинство новых индустриальных стран уже в 70-е годы ХХ века достигли нормы накопления 25–35%, что во многом определило их успехи. Кроме того, несмотря на финансовый кризис 1997–1998 годов, показатели накопления в азиатских странах во второй половине 1990-х годов были выше, чем во второй половине 1970-х годов (табл. 1). Таким образом, последние 20 лет ушедшего века, превратившие Азию в «мастерскую мира», были во многом периодом интенсивного накопления.

Таблица 1

Норма накопления в отдельных развивающихся странах, в среднем за период, в %

Источник: Экономика и управление в зарубежных странах (По материалам иностранной печати). Информ. бюлл. М. ВИНИТИ РАН, 2010. - №2. - С. 33.

Несмотря на валютно-финансовый кризис 1997–1998 годов, общие темпы экономического роста в Азии в последней четверти ХХ века значительно повысились. При этом норма накопления к концу столетия в большинстве стран этой части света стабилизировалась на уровне, превышавшем индикаторы конца 1970-х годов. Значительное повышение данного показателя в 1980–1990-е годы отмечалось в Индии и Пакистане – до 17–24% ВВП, в Иране (с 15% в 1995 году до 27% в 2000 году). Доля инвестиций в ВВП выросла в Турции, однако в 2000–2001 годах финансовый кризис в этой стране сбросил норму накопления с 25 до 16% [6, с. 34].

Развитие японской промышленности в период высоких темпов роста отличалось заметной неравномерностью, что было связано прежде всего со значительными перепадами в динамике инвестиций в машины и оборудование. Наиболее высокими темпами капиталовложения в оборудование возрастали во второй половине 1950-х годов – в среднем на 23% в год [15, с. 24]. Начавшийся в середине этого десятилетия инвестиционный бум сначала охватил такие отрасли, как черная металлургия, электроэнергетика, угольная промышленность и судостроение, а затем через каналы межотраслевых связей распространился и на смежные с ними отрасли. Его поддержал огромный размах капитального строительства в новых отраслях, и в результате японская промышленность продемонстрировала беспрецедентно высокие темпы роста инвестиций в оборудование.

В то же время примерно с 1961 года в результате сокращения технологического разрыва между Японией и странами Западной Европы и США темпы ввода новой техники в японской промышленности начали замедляться, и в первой половине 1960-х годов среднегодовые темпы роста капиталовложений в оборудование заметно снизились, составив только около 4,5%. Однако во второй половине 1960-х годов они вновь оказались высоки – на уровне 18%. На этом этапе толчком к раскручиванию инвестиционной спирали явились капиталовложения в трудосберегающую технику, поскольку в японских промышленных компаниях стала все сильнее проявляться нехватка рабочей силы, особенно молодых возрастов [15, с. 24].

Хотя в период высоких темпов роста происходило довольно быстрое повышение заработной платы японских рабочих (в промышленности реальная заработная плата возросла более чем в 3 раза), даже в конце этого периода Япония все ещё уступала по данному показателю большинству развитых европейских стран, а тем более США. Японские компании стремились в максимальной степени использовать вытекающие из этого конкурентные преимущества. Данная тенденция, связанная с относительно низкой заработной платой рабочих, проявилась в большинстве стран Азии, что стало основой для устойчивого экономического роста в азиатском регионе.

Экономический кризис, начавшийся в 2007 году, не только приостановил экономический рост, который имел место в развитых странах все предшествующее десятилетие, но и вызвал значительный спад во многих из них. По силе воздействия на рынок труда развитых стран эта рецессия сопоставима с нефтяным кризисом 1970-х годов. Дж. Гобсон полагал, что экономические кризисы «служат прямой причиной широко распространенной безработицы» [2, с. 13].

Рост безработицы в развитых странах в 1970-х – начале 1980-х годов был обусловлен внешними и внутренними шоками. Внешние – это прежде всего повышение нефтяных цен в 1973–1974 годах. Основными внутренним шоком было названо падение темпов прироста производительности труда в сравнении с показателями двух предшествующих десятилетий. Кроме того, следует причислить к таким шокам заметное увеличение процентных ставок, а также изменение спроса на рабочую силу низкой квалификации, чему способствовали бурно развивающиеся в этот период глобализационные процессы.

В современном мире на сферу труда и трудовых отношений оказывает влияние ряд факторов, среди которых наиболее важным являются процессы мировой интеграции и глобализации, интенсивное развитие информационных и коммуникационных технологий, а также новые методы управления и стратегии бизнеса. В США эти взаимосвязанные тенденции в значительной степени определяют новые формы организации труда. Экономическая интеграция предполагает сокращение рабочих мест в одних секторах экономики и создание рабочих мест – в других секторах.

Глобализация и стремительный технологический прогресс могут не только содействовать улучшению функционирования рабочей силы, но и приводить к появлению новых проблем в сфере труда и трудовых отношений. Кроме того, в условиях экономического кризиса на повестке дня стоят вопросы социального диалога и обеспечения устойчивого экономического роста.

О связи занятости и технологического прогресса свидетельствует тот факт, что на долю США и других развитых стран приходится львиная доля производства товаров высоких информационно-коммуникационных технологий. Однако развивающиеся страны также производят около половины всей бытовой техники в мире. Создание в этих странах производства материальной части и программного обеспечения электронной техники и использование новейших технологий в обрабатывающей промышленности стало возможным благодаря наличию квалифицированной рабочей силы и обученного на должном уровне инженерно-технического персонала. В 2007 году на долю США на мировом рынке наукоемкой продукции приходилось 39%, Японии – 30%, Германии – 16%, России – только 0,3% [6, с. 24].

Единственный сегмент рынка труда, не требующий высокой квалификации, в котором количество работников в 2000–2005 годах резко выросло, – это торговля и сфера услуг. Увеличение занятости в этих областях отражает структурный сдвиг в сторону сферы услуг. В любой части технологического спектра имеется группа обслуживающих отраслей. За последние 15 лет значительная доля новых рабочих мест была создана в информационно-наукоемких отраслях индустрии услуг в секторах финансов, страхования, недвижимости и предпринимательства. Большинство других вновь созданных рабочих мест на предприятиях сферы обслуживания являются трудоемкими, не требующими высокой квалификации и низкооплачиваемыми. Как правило, эти рабочие места предполагают частичную занятость с почасовой оплатой труда, почти самой низкой в экономике. Следовательно, в последние годы произошел реальный сдвиг в отношении общего отработанного времени между высоко- и низкоквалифицированными рабочими.

В середине 2000-х годов безработица в европейских государствах сократилась до минимального уровня за последние 30 лет. В странах ОЭСР её общий показатель, державшийся в 1990–1999 годах на отметке 8%, в 2000–2007 годах снизился до 6,8%. При этом проявившееся в предкризисное десятилетие увеличение занятости происходило не только благодаря сокращению безработицы, но также в результате повышения экономической активности [14, с. 22].

Трудовые издержки фирм определяются произведением трех составляющих: средней заработной платы, численности занятых и продолжительности рабочего времени. Движение каждой из этих составляющих имеет свои пределы и институциональные ограничения. Данные ограничения для заработной платы обычно наиболее жестки [12, с. 27].

Чем проще фирмам варьировать объем используемого труда, тем менее необходимо решать задачу адаптации за счет цены труда. Влияние кризиса на заработную плату может проявляться через рабочее время, не затрагивая при этом численность работников. Если увольнения по различным причинам для работодателя затруднительны, изменение продолжительности рабочего времени может стать удобным инструментом приспособления.

В первом квартале 2010 года безработица в странах ОЭСР достигла послевоенного максимума – 8,7% экономически активного населения. По сравнению с декабрем предкризисного 2007 года в середине 2010 года она выросла почти в 1,5 раза. Наряду с этим выросла численность работников, переведенных на неполное рабочее время и тех, кто покинул рынок труда, не надеясь найти новую работу. Общая численность этих двух групп в конце 2009 года даже превысила число безработных [14, с. 22]. Однако влияние кризиса на рынки труда отдельных стран было неодинаковым. Особенно заметно безработица выросла в США. Тогда как в Германии, Бельгии и Норвегии её уровень изменился незначительно.

Недопущение значительного роста безработицы (по крайней мере, по сравнению с падением производства) в большинстве европейских стран было достигнуто за счет сокращения продолжительности рабочего времени. Если на начальном этапе кризиса отменялись сверхурочные работы, то по мере ухудшения экономической обстановки широкое распространение получил перевод работников на сокращенную рабочую неделю. Расплатой за поддержание социальной стабильности стало значительное падение производительности труда, чреватое серьезными негативными последствиями для экономики [14, с. 23].

Кроме того, в США, Японии и большинстве стран ЕС к началу кризиса существовал очень значительный государственный долг. В США он равнялся 90,8% ВВП, в Японии – 192%, в Италии — 115%, в Греции — 108%, во Франции — 79,7%, в Германии — 77,2%, в Великобритании — 68,5%, в Испании — 59,5%. Эти цифры превосходят общемировой средний показатель государственного долга на 2009 год — 53,6% [10, с. 20].

С середины ХХ века началось формирование глобальной экономики, в которой национальные хозяйства крайне зависят от международной торговли, мировых финансовых рынков, транснационального производства. Наиболее полно масштабы, структура и характер участия той или иной страны в мировом хозяйстве отражаются в её платежном балансе. От его состояния напрямую зависят курс национальной валюты и, соответственно, цены на экспортируемые и импортируемые страной товары, а опосредованно – общая динамика внутренних цен.

До 30-х годов ХХ века в мировом хозяйстве действовал золотой стандарт, при котором курсы валют определялись соотношением их золотого содержания. В таких условиях курсы были относительно стабильными за счет свободного обмена банкнот на золото и возможности расчетов в нем между странами.

Главный недостаток золотого стандарта заключался в его негибкости. Фактически он часто навязывал странам дефляцию, которая приводила к безработице и тормозила экономический рост. Интернационализация экономики способствовала крушению золотого стандарта. Печальный опыт 20—30-х годов ХХ века с чередованием инфляции и дефляции, агрессивным протекционизмом и упадком мировой торговли, конкурентными девальвациями и валютными ограничениями потребовал реформы международной валютной системы.

В Бреттон-Вудской валютной системе за золотом сохранялась функция только окончательных денежных расчетов между странами, а базой валютных паритетов, преобладающим средством международных расчетов, валютной интервенции и резервных активов стал доллар США. Он обменивался на золото центральными банками и правительственными учреждениями стран-участниц в Казначействе США по курсу 35 долларов за одну тройскую унцию (31.12 г). Валютная цена золота складывалась на базе официальной и до начала 1970-х годов значительно не колебалась. Право изменять паритет в условиях золотовалютного стандарта практически означало право девальвировать свою валюту, было элементом гибкости, призванным устранить жесткость золотого стандарта [9, с. 43].

Теоретические основы Бреттон-Вудской валютной системы были разработаны Дж.М. Кейнсом. Важнейшим условием макроэкономического равновесия он рассматривал равенство инвестиций и сбережений. Превышение сбережений над инвестициями уводит экономику от состояния равновесия в сторону спада и безработицы. В такой ситуации часть сбережений устремляется за пределы национальных границ.

Наличие устойчивого дефицита платежного баланса у государства с резервной валютой приводит к усилению инфляции в странах с активными по отношению к нему платежными балансами. В этих странах происходит дополнительное увеличение денежной массы, которое в большинстве случаев не покрывается соответствующим приростом товарных ресурсов. В результате возникает инфляция спроса [9, с. 44].

С возникновением трех мировых центров — США, Западной Европы, Японии — принцип американоцентризма, на котором была построена Бреттон-Вудская система, перестал соответствовать новой расстановке сил. Ситуация усугублялась по мере ослабления экономических позиций США, которые погашали дефицит своего платежного баланса долларами, злоупотребляли статусом резервной валюты.

Кризис Бреттон-Вудской валютной системы привел к возникновению Ямайского соглашения 1976 года, определившего контуры теперь действующей международной валютной системы. Её отличительными чертами стали плавающие валютные курсы и многовалютный стандарт, с помощью которых предполагалось сглаживать различия в динамике цен в национальных хозяйствах. При этом, несмотря на ведение плавающих курсов, доллар, формально лишенный статуса главного платежного средства в мире, фактически сохранил за собой эту роль, что обусловлено экономическим, научно-техническим и военным потенциалом США.

Для США характерно сбалансированное участие в мировой торговле. Умеренная экспортная ориентация экономики дополняется активным импортом (главным образом энергоресурсов, сырья и материалов), необходимым для нормального функционирования промышленности и удовлетворения спроса населения [8, с. 5].

В условиях финансовой глобализации суверенные государства оказались в существенной зависимости от глобальных финансовых посредников, что является причиной дальнейшего развития кризисных процессов глобальной экономики. С крахом Бреттон-Вудской системы, обусловленным неспособностью США обеспечить соблюдение её главных принципов – конвертации доллара в золото и поддержания режима фиксированных курсов в сфере межгосударственных отношений – финансовая дерегуляция, проявленная в снятии ограничений на международное движение капитала и отмене валютного контроля в глобальных масштабах, значительно способствовала интеграции большинства сувереренных государств мира в международную финансовую систему в течение 1990–2000-х годов.

Либерализация рынка капиталов сопровождалась развитием инноваций, связанных с разработкой комплексных производных финансовых инструментов. Посредством выпуска сложных структурированных продуктов, которые стали предметом международной торговли, операции на рынке капиталов тесно переплелись с операциями на страховых, товарных и ипотечных рынках. Денежные потоки постепенно приобрели характер автономности, т.е. их функционирование происходило в отрыве от реального сектора производства [11, с. 3].

Формирование «мыльного пузыря» в экономике Японии началось примерно в середине 1980-х годов. К этому времени в результате финансового дерегулирования появилось значительное число новых финансовых инструментов, и возможности финансовых операций были существенно расширены — как для юридических, так и для физических лиц. Большинство из них не были готовы к такого рода изменениям, и в результате во второй половине 1980-х годов огромные суммы денег были направлены в ненадежные инвестиционные проекты или в спекулятивные операции.

Экономика «мыльного пузыря» достигла своего пика к концу декабря 1989 года, когда курс акций Никкэй поднялся до рекордной отметки — почти 39 тысяч иен. Всего за 1982-1989 годы стоимость финансовых активов увеличилась в 3,1 раза, объем акционерного капитала — в 6,9 раза, стоимость материальных активов за тот же период возросла в 2 раза, а стоимость земли — в 2,5 раза. При этом только за 1987 — 1989 годы стоимость акционерного капитала увеличилась на 90%, а земли — почти на 30% [15, с. 61].

Первые признаки неблагополучия появились в начале апреля 1990 года, когда курс акций неожиданно упал до 28 тысяч иен, или на 28% по сравнению с декабрем 1989 года. Хотя поскольку в реальном секторе экономики, и прежде всего в промышленности, продолжался подъем, к лету курс акций вновь несколько возрос (до 33,2 тысячи иен) и на некоторое время стабилизировался. Однако 1 октября 1990 года, которое позже стали называть «черным понедельником», произошел резкий обвал курса акций — показатель Никкэй понизился до 20222 иен, т.е. на 49% по сравнению с концом декабря 1989 года [15, с. 61].

С лагом примерно в полгода крах «мыльного пузыря» начал оказывать воздействие на ситуацию в реальном секторе экономики, постепенно размывая существовавшие в нем позитивные тенденции развития. К лету 1991 года эти тенденции были окончательно подорваны, и экономика Японии вошла в полосу глубокой и затяжной депрессии.

В то же время имеются серьезные основания для проведения исторической параллели между Японским дефляционным кризисом и американской Великой депрессией 1930-х годов. В обоих случаях спаду предшествовал бум на кредитном и фондовом рынках, за которым последовало падение товарных цен и цен финансовых активов. В обоих случаях это был дефляционный кризис, но в США — острый и глубокий, а в Японии — смягченный и продолжительный.

В 1990 году, как только Банк Японии поднял процентную ставку, началось падение цен на финансовые активы. Общая сумма потерь от падения цен на активы за период с конца 1989 и по конец 2001 года оценивалась примерно в 1200 триллионов иен. Эта сумма в 2,4 раза превышала ВВП страны в 2001 году [15, с. 64].

Иена является третьей наиболее торгуемой на рынках валютой после доллара США и евро. В целом же на сделки, осуществляемые в этих трех валютах, приходится свыше 70% всех валютных операций [13, с. 17].

Усиление позиций Японии в мировой экономике, наращиваний объемов её внешней торговли и рост финансовых активов за границей сделали актуальным вопрос о конвертируемости иены и пересмотре в сторону повышения её курса, ранее полностью привязанного к курсу американского доллара. В 1964 году Япония приняла обязательства по отмене валютного контроля по текущим операциям в соответствии с требованиями ст. VIII Устава МВФ, присоединилась к ОЭСР и ослабила ограничения на движение капиталов, в первую очередь прямых инвестиций.

Новый этап в изменении валютной системы страны приходится на 1990-е годы. В этот период, получивший название «потерянного десятилетия», экономический подъем и бум на финансовых рынках сменился крахом на биржах, накоплением «плохих долгов», приведшим к банкротствам компаний и банков, дефляции цен, стагнации спроса и общему экономическому спаду. Последствия длительного кризиса в экономике Японии продолжали проявляться и в первое десятилетие 2000-х годов.

В целях преодоления застоя на японском финансовом рынке вносились серьезные корректировки в систему валютного регулирования. Либерализация валютных операций значительно повлияла на формирование курса иены, устранив двойственную структуру валютного рынка, разделяющую межбанковский и розничный сегменты. В результате возросла рыночная составляющая в формировании валютного курса иены.

Высокие темпы роста экспорта Японии, все более заметное присутствие японских банков и транснациональных компаний в международном платежном обороте, растущая привлекательность японской валюты способствовали формированию устойчивой тенденции к повышению её курса: в 1970-е годы он составлял в среднем 287 иен за доллар, в 1980-е годы — уже 199 иен за доллар. После резких скачков курс японской валюты продолжил рост: в 1990-е годы он поднялся до 121 и затем в первой половине 2000-х годов — до 115 иен за доллар [13, с. 18].

Вместе с тем уровень интернационализации японской валюты в начале 1990-х годов был все ещё относительно низким. Во-первых, несмотря на существенные сдвиги в степени дерегулирования японского рынка капиталов, проявлялся недостаток высоколиквидных (прежде всего краткосрочных) внутренних финансовых инструментов, особенно таких, которые наиболее привлекательны для иностранных вкладчиков, – краткосрочных государственных ценных бумаг. Во-вторых, трудно было рассчитывать на серьезные изменения в доле оплачиваемого в иенах внешнеторгового оборота, когда в экспорте Японии более 1/3 приходилось на рынок США, а подавляющую часть импорта составляло сырье [16, с. 212].

В условиях сохраняющейся тенденции к росту курса валюты в период «потерянного десятилетия» и последовавшего затем «ползучего» восстановления экономики в первом пятилетии 2000-х годов, в валютной политике Японии произошли существенные изменения. При крайне низкой ставке Банка Японии и ограничениях, связанных с накоплением огромной суммы государственного долга, необходимо было ослабить дефляционное давление и поддержать экспорт. Тем самым необходимо было не допускать резкого укрепления национальной валюты.

Дерегулирование валютной сферы было тесно связано с решением другой важной задачи — интернационализацией иены. В 1990-е — начало 2000-х годов правительственным Советом по операциям с иностранной валютой и рядом других организаций были подготовлены специальные доклады, определяющие конкретные задачи по повышению международной роли японской валюты в условиях развертывания азиатского валютного кризиса, появления евро, реформирования банковской системы страны после «Большого взрыва».

В 1999 году вступил в силу принятый в декабре 1998 года закон о реформе финансовой системы. Эта реформа получила название «Большой взрыв» по аналогии с названной так финансовой реформой, успешно проведенной в Англии в 1986 году. Реформа представляла собой пакетный пересмотр законов о банках, сделках с ценными бумагами и биржах и о страховом деле.

Благоприятная динамика фундаментальных экономических показателей и либерализация движения капиталов, как показывает японский опыт, могут усилить международные функции иностранной валюты. В период высоких темпов роста и выхода Японии на уровень второй по размерам ВВП экономической державы иена вошла в ограниченный круг валют, используемых в трансграничных сделках. Хотя иена так и не приобрела статус, соизмеримый с экономическими позициями страны в 80—90-е годы прошлого столетия, что определяется рядом объективных факторов.

Во-первых, основными торговыми контрагентами Японии остаются страны, использующие в качестве валюты торговых расчетов преимущественно доллар (например, поставки природных ресурсов, от которых в значительной степени зависит японская экономика, традиционно осуществляются на основе долларовых контрактов). Во-вторых, валютная политика мультинациональных торговых и производственных компаний направлена на максимальное снижение валютных рисков, что вынуждает их сокращать долю иеновых активов. Кроме того, японский рынок капиталов имеет ограниченные функции, что сдерживает развитие Токио как одного из ведущих финансовых центров [13, с. 20].

В период действия плавающего валютного курса в течение последних 40 лет монетарные власти Японии использовали валютные интервенции, контроль движения капитала и манипулирование процентными ставками как основные инструменты регулирования курса иены по отношению к ключевым валютам, прежде всего к доллару. Усиление контроля движения капиталов первоначально приводило к положительным результатам, но по мере перехода к полной конвертируемости валюты его возможности все более ограничивались. Издержки, обусловленные интернационализацией иены, были связаны с неизбежной потерей японских властей автономности в проведении кредитно-денежной политики (включая контроль за денежной массой), а также с усилением возможности дестабилизирующего воздействия на экономику Японии валютных операций с иеной на международных рынках [16, с. 213].